В далекие 30-е годы старинное село Красноборск было небольшим. Застройка того времени отличалась свободой и простором, не в пример нынешней тесноте. Ведь люди хорошо помнили о трех больших и бедственных пожарах, после которых долго отстраивались на пожертвования — сбор их был объявлен во всех уездах Вологодской губернии, куда тогда входил Красноборск.

Нижний конец села ограничивался спуском к Северной Двине по переулку Глубец, верхний — поймой речка Нечмеж с деревянным мостом через нее. На набережной росли от пяти до семи рядов берез, которые с годами сползли с высокого берега к воде, увлекая корнями большие пласты земли. Летними вечерами здесь собиралось много публики. Особенно оживленным был участок аллеи от старой почты, где тогда находился и спуск к реке, до пристани. Позже набережную столь же любили школьники — прогуливались, встречали пароход и знакомых, приглядывались к приезжим. А малышня нередко затевала на аллее чехарду.

Под обрывом стояли две кузницы. В одной из них работал дед Федосеев, а в той, что ближе к больнице, часто можно было видеть лошадь в станке: ей чистили копыто, накладывали каленую подкову. Слышался неприятный запах жженого, затем — стук молотка.

На дореволюционной открытке с видом Красноборска, выполненной по рисунку художника В. Верещагина (он сделан во время его плавания по Северной Двине в 1894 году), зеленые насаждения на набережной отсутствуют. Хорошо видны дома и остатки укрепляющего бревенчатого тына, который к 30-м годам сполз к реке до песка, оставив длинный ряд пеньков.

Главная улица села — Спасская, переименованная в Первомайскую, а затем, на волне эйфории от первого полета человека в космос, в улицу Гагарина. Далее шли две короткие улицы, именуемые в просторечии первой и второй мызами, ныне — Красная и Плакидина. Кстати, покойный С.И Тупицын предлагал вернуть улицам их первоначальные названия, данные им, так сказать, от рождения, но мы, легко и безоглядно ломая, и свергая, не заботимся о сохранении памяти, о нашей истории.

Улицы были покрыты травой-муравой, они-то и становились местами ребячьих летних игр и забав. Гоняли “попа”, неизменно собирая множество участников.

Эта игра вырабатывала точность броска палки-биты, быстроту реакции, скорость бега. Играли, конечно, в “чижа”, в лапту, в бабки (кости), в чехарду и прятки, запускали воздушных змеев, прыгали на подкидной доске, не забывали реку и лес. Нередко за день накапливалась такая усталость, что не было сил помыть перед сном сбитые в кровь ноги, которые не знали летней обуви.

В Ляпунове был пионерский лагерь, где старшеклассники становились вожатыми. Регламентированное поведение стесняло ребят и, бывало, они оставляли его раньше срока. В запасниках памяти удержались музей местной школы, река, высокий обрывистый берег с прослойками голубой и белой глины да костер на церемонии закрытия лагеря…

По нашим улицам изредка лениво шла или неторопливо трусила лошадка, запряженная в телегу или тарантас, а зимой — в сани- розвальни, в сани с подсанными или в кошовку, за которые ребятня на коньках цеплялась длинной проволокой с крючком на конце. Возница иногда пытался огреть прицепившегося вожжами или плеткой-ременницей. Лошадь была единственной гужевой силой в деревне, на ней пахали, возили дрова, навоз, глыбы льда с реки для набивки ледников, сено с лугов.

В зимние вечера в домах зажигали 7-10-15-линейные лампы (линия — старая русская мера длины, 2,5 мм, равная 10 точкам) и усаживались за стол. Играли в карты, домино, лото, в забытые ныне бирюльки. Помните, говорили: “это тебе не в бирюльки играть”? Наипростейшая и увлекательнейшая игра для любого возраста. Она была в школьном музее С.И. Тупицына.

И не только играли. Любили рассказывать страшилки — о мертвых и колдунах, ведьмах и чертях, домовых и всякой другой нечисти. Помню, что семилетняя школа, где в гражданскую размещался лазарет и солдаты здесь умирали без причастия и исповеди, давала много поводов для сочинения невероятных и таинственных историй. В школе вечерами нередко “блазнило” — мерещилось что-то неведомое и страшное. И жившая в школе техничка Александрушка частенько с лампой обходила темные классы, чтобы в очередной раз убедиться в отсутствии человека или привидения, грохочущего партами.

Небольшое отступление. В конце 80-х был снят негласный запрет на публикации о парапсихологии, экстрасенсорных явлениях — в общем, о случаях, не укладывающихся в нашем сознании, не находящих объяснения в рамках сегодняшней науки. Чтение мыслей на расстоянии, их передача, ясновидение, телекинез, левитация и т.п. стали занимать не только воображение обывателей, но и умы ученых.

Московские ученые наблюдали “хроноаномалию” — феномен “проваливания”, когда человек, животное исчезали, “растворялись” в воздухе. В Пензе описаны три подобных наблюдения. Например, мальчик зашел на глазах родных в сарай и оттуда больше никогда не выходил. А мне довелось быть невольным свидетелем явления, когда передо мной стал “проявляться бегущий взрослый человек. Вскоре он начал “таять”, пропадать, как мираж. Трудно поверить в немыслимое, но эту картину, место и время ее мне уже не забыть.

Да, в Красноборске случались тогда загадочные и необъяснимые явления. О них же говорит И.С. Карпов в своей рукописи “По волнам житейского моря”, хранящейся в Красноборском музее и в Пушкинском Доме в Санкт-Петербурге (эти воспоминания нашего земляка опубликованы несколько лет назад в журнале “Новый мир”). Но вернемся к нашему повествованию.

Вспоминаю нашу техничку Александру Николаевну, готовую всем помочь, и должен заметить она одна содержала двухэтажное здание в чистоте и тепле. А ведь сколько дров надо было наносить к печам! Все воскресенье уходило на мытье полов. Веник-голик, дресва и нож отдирали пол от грязи до белизны. А еще одно время она варила в большом котле какую-то похлебку для учеников.